ЧАКЧИ ФРОСНОККЕРС
Беседу ведёт главный редактор «Барсука театроведа» – Елизавета Сорокина
— Вопрос первый такой: почему спектаклей факультета театра кукол нет в учебном театре?
— Отличный вопрос! Не хотят они нас видеть, потому что мы же такой «народный театр», никому не нужный. А мы, собственно, и не рвёмся, на самом деле. Нам хорошо в нашей «два на два». На самом деле они нас не зовут. Учебный театр даёт план курсовых спектаклей. Вот сейчас будет «Все мыши любят сыр» курса Ласкари. А самостоятельные работы даже на малую сцену не пройдут.
— То есть проблема в том, что вам просто не дают играть на этой сцене?
— И не зовут, и мы не просимся. Я думаю, что нет такой потребности.
— И как выкручиваетесь? Где играете?
— На факультете. Раньше, в самом начале, была проблема, хотелось больше пространства, приходилось выкручиваться. Но, хорошо, зачем выкручиваться, сама же знаешь, театр – это здесь и сейчас, он может быть и на улице, и в подвале, необязательна большая сцена.
— А как к вашим самостоятельным работам относятся? Есть возможность реализовываться уже со студенческой скамьи?
— Ты имеешь ввиду, разрешают ли самостоятельные работы?
— Ну да.
— Это беспрецедентный случай. Когда-то, как сказала кафедра, так сделали, в восемьдесят каком-то году. Поэтому они были удивлены и сказали, что мы молодцы. Мы сейчас ещё один ставим, кафедра пока никак не может собраться посмотреть. Кафедра сама нормально к этому относится, а мы удовлетворены. Денег у нас нет, мы сами тратимся на это. У нас есть «где» и есть «для кого».
— Мы делаем журнал по похожей логике.
— Вот видишь! Из твоего журнала и из моего театра выйдет что-то сносное.
— В моём случае, с театроведением на выходе из института ты вообще почти никуда не воткнёшься, на сегодняшний день не трудоустраиваемая профессия абсолютно, идти почти некуда – литчастей в театрах почти нет, многие трансформировались в пиар-отделы, куда, в принципе, можно идти, печататься где-то почти нереально. У вас есть куда себя прикладывать?
— Да, у нас есть, куда себя прикладывать – всё, что касается такого практического вопроса. Мне предложили два месяца тому назад стать главным режиссёром в двух разных театрах в провинции. И пожалуйста, этого сколько угодно. Друга взяли, не смотря его работы, не видя его в лицо, главным режиссёром волгоградского театра. Потребность-то есть у провинциальных театров. Но, во-первых, люди хотят остаться здесь, а во-вторых, условия там не очень хорошие, но, всё равно, потребность у театров есть.
— Тогда какой театр будет для тебя идеальным, подходящим тебе?
— Это тот театр, который я сделал. Фактически, точный рисунок будет у меня, когда я закончу эту картину. Потому что, если я сейчас дам себе установку, какой должен быть мой театр, дальше я буду подстраиваться. Лучше не планировать, лучше нащупывать, и вдруг оно само – идеальный театр.
— Здорово, потому что журнал мы делаем точно так же. У меня всегда есть план выпуска, а на практике получается совершенно другая история. И это интересно, оно как-то движется.
— Понимаешь, я вот сейчас читаю одну книжку искусствоведческую, там про Малевича глава. И вот там говорится, что никогда человек не может сесть и сказать: «Я буду делать супрематизм». Он будет делать – он будет смотреть на предшественников, думать о потомках, что-то делать, а потом получится супрематизм. Его загадать нельзя.
— А какой для тебя актёр лучший? С каким актёром тебе лучше работать? Какими он должен обладать качествами? Или это не принципиально? Я часто слышу от режиссёров, что актёр должен уметь всё, если он не умеет делать всё, то зачем он мне нужен.
— Это как раз та позиция, которую я не разделяю. Потому что это всё-таки «актёр-инструмент». Слава богу, я в театре кукол! У меня есть то, что я могу назвать инструментом – это кукла. А то, что за ней – это живое существо, это актёр. Вот сейчас я бегу на репетицию по «Двенадцати» Блока. Я считаю, что я первооткрыватель, но, мне кажется, до меня это кто-то уже сказал: «actor» – носитель действия, это должен быть человек. Именно поэтому у меня никогда не бывает вводов. У меня сейчас два человека ушли с курса насовсем. И я не буду заниматься вводами, потому что совершенно другой спектакль получится. Мне нужен человек, который будет творческой единицей. Зачастую бывает, что в театре актёров нет, есть мазки на полотне режиссёра, и он может рисовать как угодно ими. А в некоторых театрах я могу прийти на актёра, фактически, человека, который будет со мной разговаривать. Это может делать не инструмент, а только человек.
— Как ты сам считаешь, насколько рано нужно начинать входить в работу? Уже с учебной скамьи делать какие-то спектакли, как в моём случае – выпускать журнал, участвовать в каких-то проектах, или есть вариант, что ты заканчиваешь, и у тебя есть куча шансов на самореализацию? Насколько вас с руками отрывают после окончания института?
— Отрывают-то с руками, разрывают сразу же после выпуска. Но это другое, это просто на трудовую книжку положить, а что касается профессии – это же не может быть по щелчку. Даже если мы начинаем после выдачи диплома, мы начинаем просто погружаться. Можно погружаться чуть раньше, у меня первый спектакль в профессиональном театре вышел в пятнадцать лет, тогда ни о каком поступлении речи не шло. А у кого-то ещё раньше. Это в любом случае постепенный вход. И никогда не надо утверждать, что ты в профессии, туда надо постоянно входить.
